Нет, Казимира в роли хозяина Тир не рассматривал даже умозрительно. Однако Казимира в качестве пулевой оболочки представлял легко. Пусть ломится наверх, раздвигая неподатливые армейские ткани, проламывая твердые кости. А уж оказавшись где-нибудь в области сердца или иных жизненно важных государственных органов, Тир и себе найдет применение.

Примерно так, не особо пока задумываясь над деталями, он и представлял свое будущее до тех пор, пока обстановка не осложнилась.

ГЛАВА 2

С первого дня службы в Геллете Тир носил личину Эйфера – виолончелиста их арры, парня резкого, требовательного и весьма самоуверенного. Личина была сложной, поскольку имя пришлось оставить свое, и чтобы удержаться в образе, приходилось прикладывать некоторые усилия. Но смена имени требовала, во-первых, отказа от диплома, во-вторых, убийства оригинала, а диплом был нужен.

Назначение Тира на должность командира эскадрильи вызвало нездоровый ажиотаж у Казимира и еще нескольких пилотов, утверждавших – и поддерживающих друг друга в своем заблуждении, – что такое дело просто необходимо отметить. То, что Тир был непьющим, некурящим, не употреблял наркотиков, не любил женщин и вообще непонятно зачем жил на этом свете, никого не смущало. Главное, что был повод и была увольнительная.

С желаниями сослуживцев время от времени приходилось считаться просто потому, что этого требовала личина.

Словом, все совпало, причем неудачно. Командир полка даже предоставил им шлиссдарк модели «фоте» – десантную платформу на двадцать человек, – так что в цивилизацию не пришлось добираться верхом и пропал последний повод увильнуть от культпохода. Верхом Тир не ездил, об этом все знали и относились к проблеме с сочувствием, но на шлиссдарках-то он летал.

Пришлось лететь. Десять минут туда, столько же обратно. Жить можно, если бы между «туда и обратно» не было промежутка времени в двое суток. Личина, однако, брала свое. Тир считал, что зря потратит время, а Эйфер радовался возможности вырваться из размеренной жизни гарнизона. Дополняя друг друга, имя и личина делали ситуацию сносной.

Всю дорогу до Ланты Казимир разглядывал Тира и посмеивался про себя. Не зло, но все же не без злорадства. Новоиспеченному комэску было скучно уже сейчас, и он, похоже, предвидел, как будет скучать на протяжении двух дней, но – Казимир мог поклясться – в его умную голову не прокрадется даже мысли о том, что предоставляемые городом развлечения можно было бы и опробовать. Ну хоть разок.

Иногда светлому князю казалось, что Тир просто не знает, что такое алкоголь и для чего Бог сотворил женщин.

Он был созданием до крайности интересным и настолько же скучным. Если не знать, ни за что не подумаешь, что этот малыш, чтящий устав и большую часть времени проводящий в полетах, на самом деле наемный убийца, демон и бог знает кто еще. Никакой романтический или пугающий ореол, полагающийся подобным личностям, его не окружал. Ничего особенного, кроме способности влиять на людей, в нем не было. И в то, что им двоим грозит опасность со стороны раиминов, все еще жаждущих мести, верилось чем дальше, тем меньше. Казимир постепенно начинал забывать о том, с чего началась их жизнь в Саэти.

В Приморье ему не нравилось. Паршивый климат, дикие места; для досуга только кабаки в Ланте, публичный дом и непуганые селянки. После Лонгви, который отсюда, из северной глуши, казался центром вселенной, Лантское Приморье приобретало в глазах светлого князя все черты махрового Средневековья. Однако ему нравилось летать. И хотелось догнать Тира, который каким-то образом умудрился его обставить, первым получив должность командира эскадрильи.

Да и вообще, Приморье было промежуточным этапом.

В Ланте они все вместе отправились в гостиницу «Бочонок», облюбованную еще пилотами предыдущих поколений. На дверях этого заведения время от времени появлялась табличка с надписью: «Пехотинцам и собакам вход воспрещен» – как следствие, за дверями время от времени случались драки.

С пехотинцами.

Собаки своего возмущения не высказали ни разу, что характеризовало их лучшим образом, по сравнению с пехотой.

К тому времени как Казимир заметил отсутствие Тира, они всей компанией уже расположились в кабаке при гостинице и весьма душевно проводили время. Пили, общались, ожидали дам.

К ним присоединилось четверо штатских, скупщиков янтаря, и Казимир с удовольствием втянулся в увлекательное развлечение: живописание армейских будней перед неискушенной публикой.

Слово за слово, когда выпили достаточно, а дамы так и не появились – задержались они, – разговор стал серьезным. Что называется, «за жизнь». Вспомнили религию. Купцы оказались христианами, в компании пилотов преобладали язычники. Казимир, будучи крещеным, но к идеям христианства относящийся с пренебрежением, если не сказать хуже, балансировал на краю воинствующего атеизма. Словом, душевно пообщались. В разгар дискуссии появился Тир, просто пришел и сел за стол, как будто всегда тут был. Никто и не заметил. Выяснилось, что он – тоже христианин, причем убежденный. Казимир чуял подвох, но не мог сообразить, что же его смущает. В конце концов махнул рукой и вернулся к дискуссии.

Расстались участники диспута весьма друг другом довольные, заручившись взаимным обещанием встретиться еще при первой возможности. И Казимир изрядно удивился, застав в своем номере всех четверых купцов, без следа опьянения и настроенных весьма решительно.

В лицо ему сунули четыре серебряных креста. Четыре голоса слаженно и четко стали читать какую-то молитву. Холера ее поймет, какую именно – Казимир давно все молитвы позабыл, он их и знал-то всего две или три. «Купцы» окутались золотым ярким светом, и Казимир подумал, что кому-нибудь из этих ненормальных стоит дать в глаз. Чтобы остальные опомнились. Но, с другой стороны, они-то его не били…

– В чем дело, господа? – спросил он сердито. – Вы меня анафеме предаете или что тут происходит?

Возникла неловкая пауза.

Один из «купцов» («Тернер», – вспомнил Казимир его имя) мрачно констатировал:

– Вы человек.

– Вообще-то нет. Но мне казалось, что это не преступление.

– Разумеется. Как вы объясните тот факт, что Лонгвиец не пожелал оставить вас в своем городе?

– А почему вы у меня спрашиваете? – Казимир прошел в центр комнаты. – У Лонгвийца и спросите. Присаживайтесь, что ли, раз уж пришли. Гости дорогие.

После небольшой заминки, Тернер коротко поклонился:

– Приносим свои извинения, господин Мелецкий. Мы приняли вас за другого.

– Сочувствую другому. – Казимир небрежно вернул поклон. – Что-нибудь еще?

– Нет. Всего доброго.

Тернер вышел первым. Остальные трое, так ни слова и не сказав, – за ним.

– Прелестно, – буркнул Казимир, заперев дверь.

Только охотников за нечистью ему и не хватало.

Тернер и компания не были раиминами, они были христианами, и на Тира их магия – или что там у христиан в ходу? – наверняка подействовала бы не хуже, чем давешний крик муэдзина в Эрниди.

На Тира? Да он же сам христианин…

– О, Езус! – Казимир закатил глаза.

Этот маленький паршивец обдурил всех, включая его самого. И ведь Казимир почти вспомнил, что в Лонгви Тир каждый день ходил на мессу!

Тир, в свою очередь, наблюдал за вышедшими из гостиницы охотниками с другой стороны улицы. Расстояние невелико, но этим людям сейчас не до того, чтобы обращать внимание на какого-то там пилота. Пилотов в Ланте – как грязи.

– Непохоже, чтобы он принял извинения, – сказал один из охотников.

– А по мне, такие хуже любого Черного, – заметил другой, – но если не этот, тогда кто? Второй – парень набожный.

– Будем искать иначе, – подытожил их командир Тернер. – Ориентировка по дипломам – это был путь наименьшего сопротивления. Черного надо искать по его следам. А зло порождает зло, так что следы он оставит, никуда не денется.